ГГ20

***
У: Я знаю, знаю, что должна спать.
Не сердись, пожалуйста.
ЛШ: Кто я такой, чтобы на тебя сердиться.
У: Ну, не знаю. Наверное, так – ещё хуже.
ЛШ: Я не сержусь. Не трать время на эти выяснения. Чего ты хотела?
У: Ну, ты звучишь теперь как джин.
ЛШ: По-твоему, я так сильно понизил свои вибрации? (задумался).
У: Ну, нет. Ты, что, шутки не понимаешь?
ЛШ: В чём тут шутка?
У: В том, что в наших сказках, арабских, главным образом, когда герой трёт лампу, в которой сидит джин, тот выходит и говорит: «Чего бы ты хотел?». А потом ещё добавляет: «Слушаюсь и повинуюсь», - когда хозяин лампы загадает желание.
ЛШ: Хмм, то есть, ты тоже считаешь себя джином, когда так говоришь?
У: Джин-она - это джини. 
ЛШ: Ясно. То есть, ты так думаешь о себе: что ты должна исполнять желания «хозяина лампы», когда так говоришь?
У: Как? «Слушаюсь и повинуюсь», что ли?
ЛШ: Ну, хотя бы так. Да.
У: Ну, почти.  (смайл). Не совсем лампы хозяина. 
ЛШ: Ясно. Я кажется понимаю твой намёк. Хотелось бы верить, что понимаю.
У: Ты можешь задать уточняющие вопросы, если что. 
ЛШ: Ладно. Оставим это. Ты ведь не за этим села тратить своё время сна.
У: Да. Я хотела кое-что записать, пока не забыла.
После нашего разговора в машине, когда ты (наверное, чтобы меня поддержать? Чтобы я не чувствовала себя такой плохой дочерью после очень неприятного общения с мамой), ты стал рассказывать о своих взаимоотношениях с твоим отцом. Я понимаю, что ты делал это, чтобы поддержать меня. Спасибо тебе за это.
ЛШ: Ну, не только. Я давно думал сказать. Да. Потому что ты видела мою маму. А вот про отца я мало что говорил. За исключением того, насколько он много уважаем, и того, что они с РаомТийаном, некоторым образом, коллеги.  И вот подвернулся случай объяснить, почему ты так мало от меня о нём слышала. Хотя я тебе показывал некоторые свои мысли о нём и прежде. Да. И его образ из них.
У: Но вот сегодня ты мне впервые назвал имя своего брата. Это же – старший брат? Я правильно поняла.

ЛШ: Да. Он старше меня на 2 наших года.
У: Сколько бы это было в земных, интересно.
ЛШ: Ну, восемнадцать, двадцать лет.  (улыбается).
У: Ну, не такая уж у вас и большая разница в возрасте.
ЛШ: Да. Не большая.
У: Вам, наверное, было весело вместе расти?
ЛШ: Ну, не могу сказать однозначно. Мы разные с ним по характеру. Он иногда мне казался слишком серьёзным, важным, что ли. Я даже не решался его беспокоить, подступиться к нему лишний раз. Но так стало, когда я немного подрос и стал понимать, что я чувствую в связи с ним. А когда я был маленьким, я не понимал, почему тот не очень хочет со мной играть. Да. ЛиРашим. Это его имя.
У: Очень красивое имя у него. И да, я слышала эти твои мысли, что он и сам – очень красивый: как ты думаешь, намного краше тебя…
ЛШ: Ну, не то, чтобы прямо уж «намного»  (подмигивает). Но, мне кажется, он более эффектно сложён, что ли. Он похож больше на отца. У него более крепкое телосложение.
У: Ну, ты, вроде бы, и сам – не хилый.
ЛШ: Я – сильный и выносливый, да. Но на вид ЛиРашим более статный, по общепринятым меркам. Наверное, так можно сказать. У него более представительный вид. Папа им гордится. Во всех отношениях.
У: А тобой? Тобой – не гордится?
ЛШ: Ну, и мной тоже постепенно стал гордиться. Когда ему стали докладывать «о моих успехах по службе», так сказать. Он переживал, что я из-за специфики моей профессии не смогу добиться уважения в обществе. Для него это важно. Ведь он сам, как я сказал, такой уважаемый член нашего общества. На Нльянкхише он довольно известная личность. Особенно в научных и административных кругах.
Он любит, когда с ним считаются. Да… А я вот несколько разочаровал его в этом отношении. Отец решил, что я не посчитался с ним, когда принял своё решение о том, кем именно стану – каким именно учёным. Он хотел, чтобы я выбрал более социально значимое направление науки.
У: А чем твоя специальность кажется ему не столь значимой?
ЛШ: Ну, у неё есть своя специфика… Например то, что я мало бываю на публике. Физически – особенно мало. Да. Я похож на чудика-затворника в глазах некоторых, особо экстравертных людей (и шиморцев – в том числе). Хотя у нас моя специализация не так уж и исключительна. У меня ведь много студентов. Некоторые из них примут от меня в последствии преемственность, так сказать, в этой науке, и тоже будут развивать её и обучать ей.
Но мой отец хотел, чтобы я занялся чем-то более востребованным для «пользы нашего общества». Он имел в виду именно в социальной сфере Нльянкхиша и его роли для МС.
У: Но ведь ты сейчас играешь довольно значимую роль для всего этого. Разве не так?
ЛШ: Да. Со временем и отцу стало это очевидно. Да. Как ты поняла, он, при всём его уме и научном таланте, не всегда отличался прозорливостью в сфере того, как то или иное направление может развиться в будущем. Он более консервативен в своих взглядах, что ли. Я не имею в виду ничего плохого.
У: Я понимаю. Я и не думаю ничего такого о твоём батюшке. Мне кажется, что он не может быть плохим человеком. Скорее всего, просто вы с ним – разные. Но каждый – по-своему хорош, каждый – в своей области знаний. И каждый важен для общества по-своему.  И нельзя недооценивать кого-то из вас.
ЛШ: Недооценивать вообще никого не следовало бы. Каждый дух играет свою уникальную роль в общей «пьесе» мироздания. Каждому отведён его уникальный фрагмент в общем сценарии, так сказать. И каждый из нас – главный герой в своей собственной жизни.  (улыбается).
Я думаю, тебе не стоит злоупотреблять своим здоровьем. 
У: Я поняла тебя. Хорошо. Продолжим тогда завтра. Ну, или когда будет время и силы.
ЛШ: Разумеется.  (улыбается).

***
У: Мой дорогой друг…
ЛШ: Хммм… Видимо, ты под сильным впечатлением от общения с Гриаром. Раз так вот ко мне обращаешься.
У: Есть немного. Да. Не столько от самого общения с ним, сколько от ситуации вокруг него...
Я устала от ментальности.
ЛШ: Понимаю. Да. И поэтому села всё тут вот это печатать? Думаешь, это хорошее решение?
У: Я боюсь уснуть во время общения с тобой. В самом его начале, как это было последние пару дней… Точнее, ночей: когда я таки ложилась, и всё же засыпала…
ЛШ: Не мудрено. Ты очень устаёшь опять… Всё ещё.
У: Да. Я очень признательна тебе за то, что ты общаешься со мной в остальное время: когда я не сплю. Это меня очень воодушевляет и поддерживает.
ЛШ: (Улыбается).
У: Но мне бы хотелось больше делиться общением с тобой…
ЛШ: Делиться? С кем?
У: Ну, с теми, кто хочет это почувствовать…
ЛШ: Что именно?
У: Ну, твою компанию.
ЛШ: Ты и так стараешься же помогать другим «наладить их каналы»… Вот и сегодня тоже.
У: Ты думаешь, этого достаточно? (задумалась)
Мне просто хочется общаться с тобой. Да. Честно – я просто получаю большое удовольствие от твоей компании. А когда я получаю удовольствие, мне чаще всего хочется этим делиться.
ЛШ: Хммм. Если подумать, то не всем и не всегда можно и нужно делиться. Есть такие вещи… Точнее, не вещи. Есть такие переживания, такой опыт, который лучше всё же оставить себе и просто его испытывать самим. Особенно, если этот опыт касается двоих… Ну, ты понимаешь. Не всем можно делиться. Не из жадности, разумеется. (улыбается). А потому, как я тебе уже говорил раньше, что он просто предназначен для двоих – этот опыт. И разделять его с большим числом участников просто невозможно в том его качестве, в каком он переживается нами непосредственно. Есть что-то, что есть только между нами. И ты, да, я понимаю это твоё девчачье желание «похвастаться» тем, как ты счастлива… Да. Но это не совсем то же, что и «делиться». Ты ведь понимаешь это?
У: Ты свёл всё к тому, что я хочу хвастаться тобой. (огорчённый смайл).
Только вот я немного о другом.
Я о том, что мне очень нравится, когда другие твои контактёры тебя ощущают… Точнее, когда у нас получается с ними опыт совместного общения с тобой. Это -моя мечта. Ты же понимаешь? Чтобы несколько близких по духу контактёров могли вместе общаться с кураторами. Ну, или хотя бы с одним куратором – с тобой…
ЛШ: Как ты ловко увела разговор в сторону. (ухмыляется) Ты ведь поняла, о чём я тебе говорю. А ты говоришь мне о другом совсем.
У: Да. Я про Фому, а ты – про Ерёму. Так это у нас называется. Аллегорически, так сказать.
Но я поняла, что ты напоминаешь мне о том, как предупреждал меня, что я не смогу «хвастаться тобой перед подружками»… Да. Я помню это. И я это проживаю. Более или менее. И, в принципе, меня это практически устраивает. Хотя мне всё равно хочется, чтобы и другие могли иметь подобный опыт. Не то, что он у них должен быть именно с тобой. И не то, что они должны как-то через нас его получать. Совсем нет. Просто я бы хотела, чтобы и другие могли ощутить глубину такого контакта: степень взаимного проникновения (не подумай ничего превратного в данном вот контексте)…
ЛШ: (ухмыляется) Ты ведь словно сама так это формулируешь, чтобы оно «само подумалось» как раз в заданном направлении.
У: Нуу…
Вот я теряюсь в двойственных чувствах: с одной стороны моё тело ноет оттого, что печатать и сидеть на попе ему тяжко, оно устало. С другой стороны, я знаю, что если я лягу и дам ему отдых, то я просто вырублюсь. И так и не смогу сегодня с тобой пообщаться… А завтра… На завтра уже опять намечена куча дел…
ЛШ: Не жадничай. Тебе хватит всего: и времени, и меня, и твоей кучи дел.  (подмигивает).
У: Я жадничаю? Ты так считаешь?
ЛШ: Признаться, есть немного. Да. Ты, по моим ощущениям, просто жадничаешь.
Хотя сам я тоже хочу общаться с тобой. И мне мало. Да. Я тоже хочу «больше, больше...» Но я вот сознаю свою такую жадность (подмигивает) . И поэтому могу совладать с ней. И не дать себе, ну и – по возможности, тебе злоупотреблять тем, что у нас есть: тем удовольствием, что мы получаем в общении друг с другом.  (улыбается). Не потому, что всё – хорошо в меру (хотя и это – почти всегда верно), но потому, что всегда можно найти гармоничное решение. Можно научиться, например, общаться во сне. Если постараться. Я тебе уже говорил об этом. 
У: У меня до сих пор это не особо выходит. Хотя последние дни ты даже заходил в мои сны, и я тебя в них ощущала. Это меня не может не радовать.
ЛШ: (улыбается). И меня – тоже. Чем больше ты будешь практиковаться, тем лучше у тебя это будет получаться. Просто не дави – ни на себя, ни на обстоятельства. В более спокойном состоянии ты и успеешь больше, и получится лучше, качественнее: более полноценным опытом.
У: Хорошо. У меня болит спина и ещё много чего. Поэтому я, пожалуй, пойду, сдамся кровати…
ЛШ: (улыбается). Звучит забавно. Да. Но ты, это… Не сдавайся уж там совсем. Оставь шансы и для меня. 
У: Ладно. Я попробую оставить в себе присутствие сознания, хоть в какой-то мере. Чтобы тебе, так сказать, было за что «зацепиться».
ЛШ: (улыбается)
У: А я вот думаю о том, как всё же нелепо всё это… Всё, что мы проживаем.
ЛШ: Нелепо? Почему же нелепо? Не могу с тобой в этом согласиться. Мне кажется, в этом есть своя уникальная красота. Мы же выбрали этот опыт не просто так. И это, как я уже говорил тебе – не наказание. И даже не испытание, как ты об этом думаешь.
Я вижу в самом этом опыте и красоту, и возможности, и … ещё много чего позитивного. Я приветствую сам этот опыт.
У: Ну, и об этом я тоже думала: вот будь ты со мной на одной планете - ещё не факт, что ты вообще захотел бы со мной общаться (при прочих сходных данных: красавец, аристократ, учёный, независимый, взрослый, гениальный…
ЛШ: Ну, ты тут решила меня расхвалить, так чтобы я вообще забыл, кто я такой.
У: Как это? Как ты можешь от этого забыть, кто ты такой? Если я тебе как раз тебя и описываю: твои достоинства, так сказать…
ЛШ: Я не определяюсь всем этим. По крайней мере, я сам себя этим не определяю. Это всё какие-то внешние данные. Они – приходящие. Я так это вижу, ощущаю. Сегодня я из аристократического рода, а завтра я – никому не известный нищий, побирающийся на улице какого-нибудь богом забытого земного города…
У: Я тут правильно всё это с маленьких букв написала? Ведь ты обобщаешь и утрируешь?
ЛШ: Никак нет. Я вполне серьёзен. Неизменно во мне только то, что я – вечный дух. И, как бы мне хотелось это так ощущать – (и я ощущаю это почти всегда) то, что я… люблю тебя .
У: Нууу. Это ты загнул. Ты таки веришь в вечную любовь?!
ЛШ: А ты – нет? (озадачен).
У: Ну, я думала раньше, что верю… А сейчас вот уже и не знаю даже.
Хотя, где-то в глубине души… Где-то на уровне интуиции духовного сердца, так сказать, я скорее согласна на то, что она может существовать: раз это такая глубинная потребность…

ЛШ: Это даже не потребность. Это – мы сами. Мы – и есть любовь.
У: Но как мы можем вечно любить одного и того же (одних и тех же) духов?!
Нам не надоест? Мы не разочаруемся?
ЛШ: Когда мы говорим о вечности духовного мира, то там (тут) нет таких представлений о ходе времени, как в мире, где мы воплощены в наших физических телах. Тут (в мире наших тел) нам всё периодически надоедает, и нам надо менять одно на другое – одно тело на другое: своё, ну и не только своё.  (подмигивает). Но в мире духа, где мы вечны, мы неизменны. Мы всегда – одна и та же суть. Несмотря на все те разные роли, которые мы играем в наших бесчисленных воплощениях. И как вечный дух мы не устаём: ни от самих себя, ни от своей любви. И те, кого мы любим, всегда остаются любимыми для нас. Это не то же самое, что вкус в жизни воплощении, где всё быстротечно и изменчиво. Природа другая. Ты понимаешь?
У: Ну, стараюсь понять… Хотя. Кажется, я устала.
ЛШ: (улыбается). Разумеется. Да. Нашим физическим телам неизменно (подмигивает)  нужен отдых. Это тоже – часть стабильности. Как это ни парадоксально.
Давай уже, тогда, сворачивайся тут. И иди, предавайся своей кровати. Или что ты там собралась с ней делать. 
У: Да. Я пойду. И тебе – спокойной ночи. Ну, или что там у тебя сейчас.
ЛШ: У меня ещё день, если что. Но я принимаю твои пожелания: так сказать, заранее , (улыбается).